— Не успела, если честно… И не очень поняла… Почему она бросилась? — магазин — это неважно, это было давно и неважно, но надо говорить, надо что–то говорить, иначе опять кругом будет только кровь.
— Подростковый возраст, — охотно объясняет он. — Самый опасный. Гормоны срывают крышу, инстинкты берут верх над воспитанием. Жажда практически неконтролируема. На то, чтоб научиться себя контролировать уходят десятилетия… А твой аромат слишком ярок. Необычен…
Аромат…аромат… да, помню я тот аромат — крови, спермы и пота. Это не аромат, это смрад… Ах, нет, не о том, не о том… вампирка.
— Она тебя… больно укусила? — смотрю, не отрываясь, на свои дрожащие руки. Следы ремней розовыми змеями обвивают запястья. Было ли больно мне, когда я рвалась, пытаясь освободиться? Не помню. Было страшно. Так страшно, что все остальное уже и смысла не имело.
— Да нет, она же ребенок. Ничего серьезного.
Ребенок…совсем еще ребенок…Ей же нет восемнадцати!.. Половозрелая. Подойдет… Нет, не надо, пожалуйста, возьми меня…меня…
— А если бы… если бы она укусила меня?
— Много выпить бы не успела, ее бы остановили практически сразу. Чужая собственность у нас неприкосновенна, этому учат с детства. Как и тому, что свои желания надо контролировать… Но вот шею в таком состоянии она могла тебе сломать легко, так что пришлось подставлять свою, — он улыбнулся, словно улыбкой можно было смягчить смысл его слов.
Так легко сломать шею… перерезать горло…людей вообще легко… и вампиров… оказывается… движением руки — и сразу в пепел…движением руки…
— Ты сломал ей руку?
— Вывернул. Стандартная процедура. Боль возвращает разум. Хорошо, что тебя быстро вывели, девочке не пришлось больше мучиться, преодолевая жажду.
Девочка не мучилась…она умерла…блеск лезвия — и все…а труп ее теплый…вот только кровь — остывает…так быстро остывает…когда отдельно…от тела…
— Рада, — с трудом вынырнула обратно. — За девочку. А что сказали…любящие родители?
— Извинились.
— Что? — от удивления меня даже кошмары на миг оставили. — Ты ей руку вывернул, а они извинились?
— А должны были они. И руку выворачивать, и сдерживать. Она их Младшая, они за нее в ответе. А они не справились. Упустили. Конечно, они извинились.
А я… я не Младшая… за что мне — руку? Я вообще не его, я…я… а они ведь тоже — извинились. Он избил, а они — извинились… И даже Лоу — поблагодарил… тот мне руки… а он поблагодарил…
— Что руки, Лара? — неожиданно обернулся Лоу.
— Я… вслух уже говорю?
— Немного. Так что там с руками? Ты испугалась, что тебя привязали? Он не со зла, Ларочка, он всего лишь помочь хотел. Он просто не из тех, кто бывает за Бездной, а они с людьми не умеют, не сталкивались. Я и сам тебя хотел в машине закрыть, а потом вернуться, оплатить покупки, не успел только.
— Меня нельзя… за руки, Лоу. Я чуть не умерла там… — а вместо голоса только испуганный шепот. — Я же не убегаю, я же не спорю… Не надо за руки. Пожалуйста…
— Так тебе из–за этого так плохо? Прости, Лар, я не понял сразу, Я думал, ты вампирочку испугалась, — Лоу ласково проводит рукой по моим волосам. Ну, не совсем моим. По тем, что теперь вместо моих. — Он что, привязывал тебя? Привязывал и мучал? Тот гаденыш, Доири.
— Нет, — бормочу я, — не он, нет…
А следующее слово словно застревает в груди, и если я скажу, оно порвет мне грудину, раздерет горло, заставит истечь кровью на месте, но я все же открываю рот и выплевываю его, страшное, колющее, режущее, рвущее:
— Анхен.
Машина вздрагивает всем корпусом, словно огромный живой организм. Испуганно оборачиваюсь к вампиру, и еще успеваю заметить его закрытые глаза и сжатые губы. Секунда — и наш полет выравнивается, а он смотрит на меня уверенно и доброжелательно.
— Мы сейчас прилетим домой, и ты спокойно мне все расскажешь. Договорились?
— Попробую, — мысли скачут, и я не уверенна, что смогу рассказать все, и, тем более, спокойно. Что я вообще смогу рассказать хоть что–то. Но он чуть сжимает мне ладонь, даря свою силу, свою уверенность, и мне хочется верить, что я справлюсь.
Он не ведет меня в дом, он ведет меня в сад. Садится, прислонившись спиной к стволу серебристой ивы, и устраивает меня боком у себя между ног, притиснув к себе почти вплотную. И я благодарна ему за это. За тепло его тела, за нежность обнимающих меня рук, за возможность прижаться и положить голову ему на плечо. За эту безмолвную поддержку — больше, чем за любые слова.
Меня все еще трясет, никак не могу успокоиться, и какое–то время мы просто сидим, наслаждаясь тишиной, отсутствием движения, отсутствием посторонних. А потом он все же просит:
— Попытайся мне рассказать. Все, что сможешь. Все, что вспомнишь.
— Это…слишком страшно, — мотаю я головой, — и больно.
— Но я же здесь, — настаивает он, — я с тобой, и я держу тебя. Ты должна рассказать. Выговориться, освободиться. Тебе станет легче, я обещаю.
Я пытаюсь. Слова не идут, но я пытаюсь. Про Елену. Я, оказывается, помню, что звали ее Елена, был канун Нового Года, мишура, елки, шарики. А он убил. Зарезал, и залил меня ее кровью. Просто так, он ее даже и не хотел. А еще избил. Не тогда, раньше, и, если бы не его кровь, у меня до сих пор бы шрамы не сошли, они и так не совсем сошли, а еще, еще… и вдруг так четко вижу его лицо. Его глаза, цвета спелых каштанов, черные дуги бровей над ними, его улыбку, за которую и жизни не жалко, вспоминаю, как он целовал меня… в Бездне.
— А ведь мы были в Бездне, Лоу, — почти шепчу. — А ты говорил, что невозможно. А он меня возил. Там…красиво. А потом мы почти упали, а потом…
Образы накатывают на меня, перемежаясь, путаясь. Он целует меня… бьет… прогоняет… спасает… добрый… злой… люблю… ненавижу… кровь, смерть, секс, похоть, заколка…и мы вдвоем под звездным небом… и снег идет… или не было снега…или не тогда…я так ждала, что он придет, что он спасет, что он успеет…а он не спас…меня раздели, обрили, заклеймили — а он не спас. Я так ждала, я так надеялась. Он ведь всегда… всегда приходил, даже когда я не ждала… не звала… а тут звала — а он не пришел…
— Он просто не успел, Лара. Просто не успел, — прерывает поток моих бессвязных обвинений Лоурел. — Он был в Герате. Это далеко, отсюда три дня пути. Там назрел серьезный конфликт, и надо было принимать весьма непопулярные меры, и экстренно… А у нас, знаешь ли, очень мудрый Владыка, — в его голосе мне послышалась усмешка. — Все, что будет принято народом благосклонно, исходит лично от него. А для непопулярных мер есть авэнэ.
— Ты ж говорил, он — младший сын младшего брата. У вас и без него этих авэнэ — как грязи…
